Советское потребительство (консюмеризм)

Общество государственного социализма конструировалось как полная противоположность капитализму, полное его отрицание. Потребительство, закономерно порождаемое рыночной конкуренцией, отвергалось как «пережиток капитализма». Это отрицание перспективы движения к обществу потребления четко прослеживалось и в экономической политике (преимущественное развитие производства средств производства), и в политико-массовой работе (фокус на духовных ценностях), и в социальной политике (курс на преодоление социального неравенства). Но в какой мере удавалось противостоять натиску потребительства?

Проблема стимулирования труда в сталинском обществе решалась просто: кто не работает, тот не ест; кто плохо работает, тот плохо ест. Поскольку оплата труда была очень низкой, элементарный голод заставлял работать больше. Даже в лагерях люди, ненавидевшие систему, старались работать лучше, чтобы выжить. Элементарный голод и страх столкнуться с ним обеспечивали механизм стимулирования, который компенсировал утопизм идеологии и даже создавал иллюзию ее действенности.

Голодный человек активно участвовал в так называемом «социалистическом соревновании». В этом была основа стабильности и динамизма казарменного социализма, классические примеры которого – сталинский Советский Союз, маоистский Китай и Северная Корея после 1945 г. до наших дней. Другим фактором поддержания стабильности и динамизма казарменного социализма была внешняя угроза. То, что «враждебное окружение» не было мифом коммунистической пропаганды, население страны видело собственными глазами: интервенция, дополнившая Гражданскую войну, стала фактом личных биографий миллионов людей, нашествие нацистской Германии убедило даже самых твердых скептиков. Осознанная массами внешняя угроза обычно способствует их сплочению вокруг правящей элиты и развивает способность жертвовать бытовыми удобствами и  сытостью во имя общего выживания. Поэтому активная борьба Запада против коммунистической системы в период «холодной войны» была наиболее эффективным вкладом в ее стабилизацию.

Но систему государственного социализма сгубили сытость и ослабление международной напряженности. К концу 1950-х годов в результате прежде всего технического прогресса проблема физического выживания населения (по крайней мере СССР и Восточной Европы) была решена. Даже простая имитация работы обеспечивала работнику доход, достаточный для того, чтобы существовать, не опасаясь смерти от голода или холода. В это время уже не надо было быть передовиком производства, чтобы наесться: хлеба было достаточно, и он был дешев. Но человек жив не хлебом единым. Удовлетворенная потребность порождает новую, более высокую потребность. И тут возникла неразрешимая проблема. Люди хотели жить все лучше, а хозяйственная система, ориентированная на развитие тяжелой промышленности, оказалась не в состоянии соответствовать динамике закона возвышения потребностей, реагируя на него лишь пустыми прилавками.

Ослабление международной напряженности в конце 1950 – 1960-х годов, наличие огромных арсеналов ядерного оружия сформировали отношение к войне как к нереальной перспективе. Отсюда сомнения в необходимости менять масло на пушки, затягивать пояса во имя победы в войне, которая все равно равносильна концу света. Поскольку готовиться к выживанию в контексте конца света бессмысленно, надо жить здесь и сейчас, наслаждаться жизнью, а не экономить на приобретении средств защиты. Логика государственного социализма порождала потребность во внешней угрозе (но не войне!) как условии мобилизации масс. Курс на ослаблении напряженности отношений с Западом создавал для этой системы губительный климат.

В этот период руководство КПСС допустило роковую ошибку. В центр политики была поставлена утопическая для той системы производства задача максимального удовлетворения все возрастающих потребностей людей. Эта цель была провозглашена «основным законом коммунистического способа производства». В 1961 г. была принята третья программа КПСС – программа построения коммунизма, который рисовался как потребительский рай, где бесплатно удовлетворяются все потребности населения. В хозяйственной системе, которая основана на дефиците, это была попытка «звать на штурм неба без самолетов». Сдвиги в уровне жизни были превращены в ключевые индикаторы, по которым населением оценивалась политика государства. Такая идеология оказалась бомбой замедленного действия, заложенной самой властью под социалистическое государство.

Параллельно была совершена еще одна роковая ошибка: из более сотни капиталистических стран в качестве соперника по соревнованию были выбраны США – самая богатая страна мира, развивающаяся в уникальных условиях. Сдвиги в уровне жизни советского народа стали сопоставляться с американскими показателями. Поскольку по большинству из них СССР безнадежно отставал, официальная пропаганда делала выборочные сравнения, выпячивая второстепенные мелочи и замалчивая наиболее важные для населения показатели. Успех в борьбе двух систем ставился в прямую  зависимость от эффективности идеологического манипулирования, которая падала в силу развития средств глобального радиовещания и международных обменов. Это была еще одна бомба под систему, поскольку она неизбежно вела к выводу о том, что современный капитализм более эффективен с точки зрения удовлетворения потребностей народа, чем государственный социализм, который декларировался как самый передовой строй. В то же время официальная пропаганда была обречена на неуклюжую ложь во имя доказательства преимуществ социализма как общества, где «все для человека».

Отсюда неизбежен скептицизм народа ко всему, что говорила власть. В 1980 г. третья программа КПСС запланировала построение коммунизма «в основном». Но вместо обещанного материального изобилия советское общество вступило в период стремительно усиливавшегося дефицита. В 1980-е годы СССР превратился в общество пустых магазинных полок. К концу 1980-х годов положение приблизилось к катастрофическому. Страх уже не дефицита, а голода начал охватывать людей. Как реакция на него возник лихорадочный спрос на земельные участки, где начали выращивать овощи. Это было движение к натуральному хозяйству.

Таким образом, в 1980-е годы резко обострилось противоречие между потребительством масс, в значительной мере стимулированным государством через рост заработной платы и постоянное сравнение с процветающей Америкой, и существенно снизившейся в силу многих причин способностью государства насыщать рынок потребительскими товарами. Естественным результатом обострения этого противоречие стало массовое падение веры в коммунистическую идеологию, отказ лидерам КПСС в доверии и рост настроений в пользу необходимости «жить, как в цивилизованных странах», т. е. как на Западе. К началу 1990-х годов коммунистическая система была обречена.

Ее не мог уничтожить германский нацизм, но в это время она растаяла, как снежный покров под лучами весеннего солнца. Ни огромная армия, ради вооружения которой миллионы людей всю жизнь затягивали пояса, ни КГБ – самая многочисленная спецслужба мира, ни многомиллионная партия не смогли приостановить распад системы. Правда, западные правящие элиты попытались приписать эту победу себе. Но в реальности все, что делалось для уничтожения советской системы (например, попытки давить на нее силой, создавать внешние угрозы и т. д.), только способствовало ее стабилизации. Существование активного военного блока НАТО было важнее для сохранения коммунистического режима, чем КГБ. Запад сыграл в распаде этого режима ключевую роль, но правительства, армии и спецслужбы были ни при чем. Общество потребления, достигшее к 1980-м годам относительной зрелости в странах Северной Америки и Западной Европы, представляло собой мощное социокультурное поле, губительно действовавшее на коммунистическую систему (в силу своей природы ориентированную на аскетизм, противоречащий природе нормального человека). Там порождались модели желаний и интересов, которые экспортировались в Восточную Европу, вызывая неразрешимое противоречие между потребительскими устремлениями масс и ограниченными возможностями слабо развитого производства.

Силовое поле западного общества потребления разлагало в первую очередь правящую коммунистическую элиту. Начиная с 1960-х годов, когда наметились признаки разрядки международной напряженности, представители номенклатуры получили достаточно широкие возможности выезжать на Запад в составе разнообразных делегаций. Это было равносильно заражению антикоммунистическим скептицизмом. Миф о разлагающемся империализме и победно наступающем социализме не выдерживал проверки здравым смыслом, активизировавшимся при встрече с витринами общества потребления, превращался в расхожую шутку. Фанатическая вера в преимущества социализма возможна лишь в стране, закрытой от внешнего мира, не позволяющей своим гражданам сравнивать идеологию с непосредственно воспринимаемой реальностью.

Развитие зарубежных контактов открыло глаза в первую очередь правящей коммунистической элите, которая смогла осознать убожество номенклатурных привилегий в сравнении с тем, что имела правящая элита Запада. И когда советской номенклатуре захотелось жить, «как в цивилизованных странах» (формула желания, открыто озвученная только в конце 1980-х годов), государственный социализм оказался обреченным в силу отсутствия дееспособных защитников. Воздействие силового поля западного общества потребления сильнее всего чувствовалось в странах Восточной Европы, т. к. в силу разных причин они были менее закрытыми, чем СССР. Сюда гораздо легче проникали западные СМИ, отсюда люди несравненно чаще выезжали в западные страны в туристические поездки, в гости к родственникам и даже на работу. В силу этого миф о преимуществах социализма никогда не имел здесь убедительной силы. Его могли принимать только в сравнительно-исторической перспективе: «при капитализме наша страна была беднее, чем сейчас». Но попытки доказать преимущества современного социализма над современным капитализмом Запада для большинства жителей Восточной Европы казались нелепыми. И главными критериями оценок, сравнений, формировавших массовое политическое сознание, были возможности потребления по обе стороны «железного занавеса».

В конце 1980 – начале 1990-х годов в СССР произошла антикоммунистическая революция. Несмотря на то, что этот процесс включал и верхушечные политические перевороты, в основе это был революционный процесс, опиравшийся на поддержку широких масс активных избирателей и приведший к радикальному изменению экономической, социальной и политической систем. Новая политическая элита и доминирующие СМИ, тесно связанные с ней, описывали и описывают этот переход в терминах демократии. Если говорить о политическом поведении масс, то это понятие представляется идеологическим конструктом, камуфлирующим феномен совершенно иного типа. Все политические трансформации периода антикоммунистической революции ни в коей мере не расширили возможности граждан в принятии управленческих решений. В целом ряде случаев произошло их свертывание (например, куцая производственная демократия советского времени была полностью ликвидирована, исчез такой институт демократии, как жалобы и письма читателей в СМИ).

Однако постсоветская политическая система оказалась, как показывают и опросы, и результаты выборов, все же более привлекательной. Ее преимущество для рядового гражданина – в расширении его возможностей как потребителя политической информации. Свобода слова и печати, ставшая реальностью советской жизни на рубеже 1980–1990-х годов, была свободой выражения для журналистов. Голос простых граждан, как и прежде, звучал только на собственных кухнях. Но каждый получил возможность выбирать газеты, журналы и телепередачи в соответствии со своим вкусом. Потребление политической информации превратилось в способ конструирования гражданской идентичности. «Демократ» – тот, кто читает «демократические» газеты и журналы (например «Огонек»). «Патриот» – приверженец потребления продукции «патриотических» изданий (например, «Нашего современника»). «Коммунист» – тот, читает «коммунистические» газеты (например, «Советскую Россию»).

Перестройка превратила политический процесс в разновидность массового шоу. Как футбольные болельщики поддерживают свою команду, так граждане раскололись на группы сторонников разных политических направлений. Политические фанаты выходили на площади, где организовывались митинги «демократов», «красных» или «патриотов». Здесь бушевали страсти, не уступавшие по накалу эмоциям стадионов. Более спокойная публика прильнула к телеэкранам, наблюдая баталии на съездах народных депутатов. На выборах избиратели действовали по сути дела так же, как действуют группы поддержки соревнующихся команд или отдельных игроков в телевизионных шоу: побеждает тот, кто набрал больше голосов телезрителей. Поздняя перестройка была шагом к обществу потребления и с точки зрения открытия границ. Советские люди впервые получили формальную возможность свободно выезжать за границу. Эта формальная свобода корректировалась размерами кошелька и решениями иностранных посольств. М. Горбачев и его команда дали народу политические зрелища, но не смогли дать хлеба. Пустые прилавки поздней перестройки стали символом коммунистической диктатуры над массой потребителей, которые ничего не выбирают, а берут то, что дают, поскольку завтра этого может уже не быть.

Народ отвернулся от коммунистов, которые в конечном счете, перешагивая через себя, дали свободу политического потребления, но не смогли дать свободу выбора прочих товаров: одежды, обуви, продуктов питания и т.д. Хилое кооперативное движение было окном в рыночную экономику. Кооперативы стали символом возможной свободы потребительского выбора. Они предлагали гораздо более широкий выбор существенно более привлекательных товаров, чем государственные предприятия и магазины. Отсюда популярная идея: если вся экономика перейдет на рыночные рельсы, мы будем жить, как в цивилизованных странах. Западное общество потребления, барьеры на пути к информации о котором рухнули, дало мощный толчок развалу и без того разлагавшейся коммунистической системы. Миф о том, что рынок – это путь к западному изобилию, овладел массами, превратившись в материальную силу в форме электорального поведения активных граждан.

Источник: Общество потребления: теоретическая модель и российская реальность — В.И. ИЛЬИН